Неточные совпадения
— Но ей всё нужно подробно. Съезди, если не
устала, мой
друг. Ну, тебе карету подаст Кондратий, а я еду в комитет. Опять буду обедать не один, — продолжал Алексей Александрович уже не шуточным тоном. — Ты не поверишь, как я привык…
Какое-то неприятное чувство щемило ей сердце, когда она встретила его упорный и
усталый взгляд, как будто она ожидала увидеть его
другим.
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так
устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в
другом мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
А так как человек медведя послабее,
То и Пустынник наш скорее,
Чем Мишенька,
усталИ отставать от
друга стал.
Одинцова не изъявила особенного удивления, когда на
другой день Аркадий сказал ей, что уезжает с Базаровым; она казалась рассеянною и
усталою.
— Вот видите ли, — продолжала Анна Сергеевна, — мы с вами ошиблись; мы оба уже не первой молодости, особенно я; мы пожили,
устали; мы оба, — к чему церемониться? — умны: сначала мы заинтересовали
друг друга, любопытство было возбуждено… а потом…
На
другой день явился дядя Миша,
усталый, запыленный; он благосклонно пожал руку Самгина и попросил Анфимьевну...
На сей раз старик говорил медленно, как будто
устало или — нехотя. И сквозь его слова Самгин поймал чьи-то
другие...
Сказав матери, что у него
устают глаза и что в гимназии ему посоветовали купить консервы, он на
другой же день обременил свой острый нос тяжестью двух стекол дымчатого цвета.
Самгин пожелал ему доброй ночи, ушел в свою комнату, разделся и лег,
устало думая о чрезмерно словоохотливых и скучных людях, о людях одиноких, героически исполняющих свой долг в тесном окружении врагов, о себе самом, о себе думалось жалобно, с обидой на людей, которые бесцеремонно и даже как бы мстительно перебрасывают тяжести своих впечатлений на плечи
друг друга.
Устав стоять, он обернулся, — в комнате было темно; в углу у дивана горела маленькая лампа-ночник, постель на одном диване была пуста, а на белой подушке
другой постели торчала черная борода Захария. Самгин почувствовал себя обиженным, — неужели для него не нашлось отдельной комнаты? Схватив ручку шпингалета, он шумно открыл дверь на террасу, — там, в темноте, кто-то пошевелился, крякнув.
«Не
устал еще от необыкновенного?» — хотел спросить Самгин, но вошел белобрысый официант и с ним —
другой, подросток, — внесли закуски на подносах; Лютов спросил...
— Несколько непонятна политика нам, простецам. Как это: война расходы усиливает, а — доход сократили? И вообще, знаете, без вина — не та работа! Бывало, чуть люди
устанут, посулишь им ведерко, они снова оживут. Ведь — победим, все убытки взыщем. Только бы скорее! Ударить разок,
другой, да и потребовать: возместите протори-убытки, а то — еще раз стукнем.
Беседа тянулась медленно, неохотно, люди как будто осторожничали, сдерживались, может быть, они
устали от необходимости повторять
друг пред
другом одни и те же мысли. Большинство людей притворялось, что они заинтересованы речами знаменитого литератора, который, утверждая правильность и глубину своей мысли, цитировал фразы из своих книг, причем выбирал цитаты всегда неудачно. Серенькая старушка вполголоса рассказывала высокой толстой женщине в пенсне с волосами, начесанными на уши...
«Наша баррикада», — соображал Самгин, входя в дом через кухню. Анфимьевна — типичный идеальный «человек для
других», которым он восхищался, — тоже помогает строить баррикаду из вещей, отработавших, так же, как она, свой век, — в этом Самгин не мог не почувствовать что-то очень трогательное, немножко смешное и как бы примирявшее с необходимостью баррикады, — примирявшее, может быть, только потому, что он очень
устал. Но, раздеваясь, подумал...
— Но — не вздумайте сочувствовать, жалеть и тому подобное. И — не питайте амурных надежд, я уже достаточно
устала от любви. И вообще от всякого свинства. Будем добрыми
друзьями — хорошо?
Друг мой, брат мой,
усталый, страдающий брат,
Кто б ты ни был — не падай презренной душою!
Верь: воскреснет Ваал и пожрет идеал…
Он сидел, курил,
уставая сидеть — шагал из комнаты в комнату, подгоняя мысли одну к
другой, так провел время до вечерних сумерек и пошел к Елене. На улицах было не холодно и тихо, мягкий снег заглушал звуки, слышен был только шорох, похожий на шепот. В разные концы быстро шли разнообразные люди, и казалось, что все они стараются как можно меньше говорить, тише топать.
— А если, — начала она горячо вопросом, — вы
устанете от этой любви, как
устали от книг, от службы, от света; если со временем, без соперницы, без
другой любви, уснете вдруг около меня, как у себя на диване, и голос мой не разбудит вас; если опухоль у сердца пройдет, если даже не
другая женщина, а халат ваш будет вам дороже?..
— Я совсем
другой — а? Погоди, ты посмотри, что ты говоришь! Ты разбери-ка, как «
другой»-то живет? «
Другой» работает без
устали, бегает, суетится, — продолжал Обломов, — не поработает, так и не поест. «
Другой» кланяется, «
другой» просит, унижается… А я? Ну-ка, реши: как ты думаешь, «
другой» я — а?
«Ничего больше не надо для счастья, — думал он, — умей только остановиться вовремя, не заглядывать вдаль. Так бы сделал
другой на моем месте. Здесь все есть для тихого счастья — но… это не мое счастье!» Он вздохнул. «Глаза привыкнут… воображение
устанет, — и впечатление износится… иллюзия лопнет, как мыльный пузырь, едва разбудив нервы!..»
Лето проводила в огороде и саду: здесь она позволяла себе, надев замшевые перчатки, брать лопатку, или грабельки, или лейку в руки и, для здоровья, вскопает грядку, польет цветы, обчистит какой-нибудь куст от гусеницы, снимет паутину с смородины и,
усталая, кончит вечер за чаем, в обществе Тита Никоныча Ватутина, ее старинного и лучшего
друга, собеседника и советника.
«Вино-то и помогает: без него
устали бы», — отвечали они и, вероятно на основании этой гигиены, через полчаса остановились на горе у
другого виноградника и
другой лавочки и опять выпили.
Один,
устав, останавливался как вкопанный;
другой в ту же минуту начинал припрыгивать, сначала тихо, потом все скорее и скорее, глядя вниз и переставляя ноги, одну вместо
другой, потом быстро падал и прыгал вприсядку, изредка вскрикивая; хор пел: прочие все молча и серьезно смотрели.
По изложенным основаниям имею честь ходатайствовать и т. д. и т. д. об отмене согласно 909, 910, 2 пункта 912 и 928 статей
Устава уголовного судопроизводства и т. д., и т. д. и о передаче дела сего в
другое отделение того же суда для нового рассмотрения».
То, а не
другое решение принято было не потому, что все согласились, а, во-первых, потому, что председательствующий, говоривший так долго свое резюме, в этот раз упустил сказать то, что он всегда говорил, а именно то, что, отвечая на вопрос, они могут сказать: «да—виновна, но без намерения лишить жизни»; во-вторых, потому, что полковник очень длинно и скучно рассказывал историю жены своего шурина; в-третьих, потому, что Нехлюдов был так взволнован, что не заметил упущения оговорки об отсутствии намерения лишить жизни и думал, что оговорка: «без умысла ограбления» уничтожает обвинение; в-четвертых, потому, что Петр Герасимович не был в комнате, он выходил в то время, как старшина перечел вопросы и ответы, и, главное, потому, что все
устали и всем хотелось скорей освободиться и потому согласиться с тем решением, при котором всё скорей кончается.
В третьем, четвертом часу
усталое вставанье с грязной постели, зельтерская вода с перепоя, кофе, ленивое шлянье по комнатам в пенюарах, кофтах, халатах, смотренье из-за занавесок в окна, вялые перебранки
друг с
другом; потом обмывание, обмазывание, душение тела, волос, примериванье платьев, споры из-за них с хозяйкой, рассматриванье себя в зеркало, подкрашивание лица, бровей, сладкая, жирная пища; потом одеванье в яркое шелковое обнажающее тело платье; потом выход в разукрашенную ярко-освещенную залу, приезд гостей, музыка, танцы, конфеты, вино, куренье и прелюбодеяния с молодыми, средними, полудетьми и разрушающимися стариками, холостыми, женатыми, купцами, приказчиками, армянами, евреями, татарами, богатыми, бедными, здоровыми, больными, пьяными, трезвыми, грубыми, нежными, военными, штатскими, студентами, гимназистами — всех возможных сословий, возрастов и характеров.
— Может быть, вы
устали, Игнатий Львович, — проговорил Привалов, — тогда мы в
другой раз…
— В чужой монастырь со своим
уставом не ходят, — заметил он. — Всех здесь в скиту двадцать пять святых спасаются,
друг на
друга смотрят и капусту едят. И ни одной-то женщины в эти врата не войдет, вот что особенно замечательно. И это ведь действительно так. Только как же я слышал, что старец дам принимает? — обратился он вдруг к монашку.
— То есть не то чтоб я таскалась за ним, попадалась ему поминутно на глаза, мучила его — о нет, я уеду в
другой город, куда хотите, но я всю жизнь, всю жизнь мою буду следить за ним не
уставая.
Надо было идти дальше, но как-то не хотелось: спутники мои
устали, а китайцы были так гостеприимны. Я решил продневать у них еще одни сутки — и хорошо сделал. Вечером в этот день с моря прибежал молодой удэгеец и сообщил радостную весть: Хей-ба-тоу с лодкой возвратился назад и все имущество наше цело. Мои спутники кричали «ура» и радостно пожимали
друг другу руки. И действительно, было чему радоваться; я сам был готов пуститься в пляс.
Вечером стрелки и казаки сидели у костра и пели песни. Откуда-то взялась у них гармоника. Глядя на их беззаботные лица, никто бы не поверил, что только 2 часа тому назад они бились в болоте, измученные и
усталые. Видно было, что они совершенно не думали о завтрашнем дне и жили только настоящим. А в стороне, у
другого костра,
другая группа людей рассматривала карты и обсуждала дальнейшие маршруты.
Та к как при ходьбе я больше упирался на пятку, то сильно натрудил и ее.
Другая нога
устала и тоже болела в колене. Убедившись, что дальше я идти не могу, Дерсу поставил палатку, натаскал дров и сообщил мне, что пойдет к китайцам за лошадью. Это был единственный способ выбраться из тайги. Дерсу ушел, и я остался один.
— Однако я
устала, — говорит она и бросается на турецкий диван, идущий во всю длину одной стены зала. — Дети, больше подушек! да не мне одной! и
другие дамы, я думаю,
устали.
— Люди переменяются, Вера Павловна. Да ведь я и страшно работаю, могу похвалиться. Я почти ни у кого не бываю: некогда, лень. Так
устаешь с 9 часов до 5 в гошпитале и в Академии, что потом чувствуешь невозможность никакого
другого перехода, кроме как из мундира прямо в халат. Дружба хороша, но не сердитесь, сигара на диване, в халате — еще лучше.
Один из последних опытов «гостиной» в прежнем смысле слова не удался и потух вместе с хозяйкой. Дельфина Гэ истощала все свои таланты, блестящий ум на то, чтоб как-нибудь сохранить приличный мир между гостями, подозревавшими, ненавидевшими
друг друга. Может ли быть какое-нибудь удовольствие в этом натянутом, тревожном состоянии перемирия, в котором хозяин, оставшись один,
усталый, бросается на софу и благодарит небо за то, что вечер сошел с рук без неприятностей.
Я сел на место частного пристава и взял первую бумагу, лежавшую на столе, — билет на похороны дворового человека князя Гагарина и медицинское свидетельство, что он умер по всем правилам науки. Я взял
другую — полицейский
устав. Я пробежал его и нашел в нем статью, в которой сказано: «Всякий арестованный имеет право через три дня после ареста узнать причину оного и быть выпущен». Эту статью я себе заметил.
— Не заботьтесь, если лошади
устанут, впрягут
других. Гверцони с бешенством сказал мне...
В самом деле, большей частию в это время немца при детях благодарят, дарят ему часы и отсылают; если он
устал бродить с детьми по улицам и получать выговоры за насморк и пятны на платьях, то немец при детях становится просто немцем, заводит небольшую лавочку, продает прежним питомцам мундштуки из янтаря, одеколон, сигарки и делает
другого рода тайные услуги им.
Наконец вожделенный час ужина настает. В залу является и отец, но он не ужинает вместе с
другими, а пьет чай. Ужин представляет собою повторение обеда, начиная супом и кончая пирожным. Кушанье подается разогретое, подправленное; только дедушке к сторонке откладывается свежий кусок. Разговор ведется вяло: всем скучно, все
устали, всем надоело. Даже мы, дети, чувствуем, что масса дневных пустяков начинает давить нас.
— Это он, видно, моего «покойничка» видел! — И затем, обращаясь ко мне, прибавила: — А тебе, мой
друг, не следовало не в свое дело вмешиваться. В чужой монастырь с своим
уставом не ходят. Девчонка провинилась, и я ее наказала. Она моя, и я что хочу, то с ней и делаю. Так-то.
При личных свиданиях происходили целования; за глаза, во всякую свободную минуту, не
уставая, сплетничали и обносили
друг друга.
В одно из таких воскресений договорились до необходимости устроить Охотничий клуб. На
другой день был написан Сабанеевым
устав, под которым подписались во главе с Ломовским влиятельные люди, и через месяц
устав был утвержден министром.
Увидал Федя, что забыл завернуть конфеты в бумажки, схватил лоток, побежал.
Устал, присел на тумбу около гимназии женской… Бегут гимназистки, одна,
другая…
Дорога была пыльная, и Харитина уже давно
устала, но шла через силу, чтобы не задерживать
других.
Лопахин. Ну, прощай, голубчик. Пора ехать. Мы
друг перед
другом нос дерем, а жизнь знай себе проходит. Когда я работаю подолгу, без
устали, тогда мысли полегче, и кажется, будто мне тоже известно, для чего я существую. А сколько, брат, в России людей, которые существуют неизвестно для чего. Ну, все равно, циркуляция дела не в этом. Леонид Андреич, говорят, принял место, будет в банке, шесть тысяч в год… Только ведь не усидит, ленив очень…
В час отдыха, во время вечернего чая, когда он, дядья и работники приходили в кухню из мастерской,
усталые, с руками, окрашенными сандалом, обожженными купоросом, с повязанными тесемкой волосами, все похожие на темные иконы в углу кухни, — в этот опасный час дед садился против меня и, вызывая зависть
других внуков, разговаривал со мною чаще, чем с ними.
Разделавшись со школой, я снова зажил на улице, теперь стало еще лучше, — весна была в разгаре, заработок стал обильней, по воскресеньям мы всей компанией с утра уходили в поле, в сосновую рощу, возвращались в слободу поздно вечером, приятно
усталые и еще более близкие
друг другу.
Я имел двух таких собак, которые, пробыв со мной на охоте от зари до зари, пробежав около сотни верст и воротясь домой
усталые, голодные, едва стоящие на ногах, никогда не ложились отдыхать, не ели и не спали без меня; даже заснув в моем присутствии, они сейчас просыпались, если я выходил в
другую комнату, как бы я ни старался сделать это тихо.
Видишь ли, одна лошадь отдыхает; а как эта
устанет, возьмусь за
другую; дело-то и споро.